503 Service Temporarily Unavailable

Для Наташи. Легенда.

26 Фев 2007 19:24

Много есть гипотез о происхождении человека. Они разные - научные, не очень научные и совсем ненаучные. Объединяет большинство лишь то, что были двое - основатели рода, Адам и Ева. Может, звали их совсем не так, но ведь были же они?..

ЛЕГЕНДА О БЕЛОМ ПЛАМЕНИ


«То была славная битва!» - Так скажут одни.
«То была жестокая бойня!» -Так скажут другие.
Будут правы все. То была битва битв. И многие пали, и остались на поле сражения. Всюду, куда ни кинь взгляд, до самого горизонта, до кромки объятого закатным пламенем неба, землю устилали тела и части тел. Мохнатые огромные туши орнов перемежались с хрупкими светлыми силуэтами эльвов. Мускулистые когтистые конечности валялись рядом с обрывками крыльев, когда-то радужных и трепещущих, а теперь превратившихся в грязные лохмотья.
Глаза синие, как самое глубокое небо и золотые, как спелые колосья одинаково мёртво смотрели сквозь редкие стебли жёстких трав… Только трава, изломанная, истоптанная, обгоревшая местами всё ещё тянулась, стремилась вверх. Но кружащиеся в небе птицы символизировали не жизнь, а смерть, ибо явились забрать её трофеи, вскармливаться ими…
То была жестокая битва. Битва за жизнь. Но победила смерть.
И ночь стала тихо опускаться на землю, где ещё недавно сошлись в схватке племена, да так и остались здесь. Дабы тела их дали начало новому кругу жизни, только уже без них…

Сознание вернулось к Анту с ощущением холода. Ноги мёрзли страшно. Когда же он попробовал пошевелиться, боль пронзила такая сильная, что на миг он лишился сознания, а когда вынырнул из небытия, с ужасом понял, что жив, что Великий Разум не принял его в своё лоно, как тысячу тысяч собратьев, ушедших к Нему во имя справедливости, на поле боя. На глаза навернулись слёзы досады, но Анту не позволил им пролиться на покрытую инеем землю, крепко смежив веки.
Что же теперь будет? Что делать ему, раненому, обессиленному, одинокому среди этого великого кладбища? Ждать смерти? Придёт ли она раньше, чем её посланцы начнут разрывать загнутыми и твёрдыми, как камень клювами ещё тёплую плоть? Сотни их кружат над полем в предвкушении великого пиршества!
Ползти куда-нибудь в надежде оказаться однажды дома? А кому будет нужен калека, не сумевший славно отдать жизнь во имя великой цели? Даже если он поправится, кто будет с гордостью и любовью смотреть на него, испытавшего такое унижение и вернувшегося неотмщенным? И уж точно в балладе о Битве, что сложат в память павшим, среди тысяч имён героев его имя не прозвучит!
Тогда уж лучше остаться на месте и ждать, что Великий Разум всё же смилостивится и примет его. Скорее бы!..

«Гэй! Гэй!» – раздавались голоса, низкие и хриплые. Под массивной поступью что-то страшновато похрустывало. С недовольными криками, более похожими на карканье, тяжело хлопая крыльями, орлы-стервятники взмывали в ночное небо, невысоко, чтобы тут же опуститься в десятке метров в стороне и продолжить пиршество – благо добычи хватало.
«Гэй! Гэй!» - вновь и вновь голоса спугивали птиц, и от множества шагов земля, сухая, промороженная, тугая, как струна, звенела и вибрировала.
Анту разлепил глаза. Над ним высился огромный силуэт. Лохматые ноги, оканчивающиеся поблёскивающими в лунном свете когтями, массивная туша, голова с острыми ушами… Орн наклонился, что-то поднял с земли, зачавкал смачно. Призрачный лоскуток выпал из его лапы, и Анту, узнав эльвийское крыло, вздрогнул невольно. Тут же зажглись жёлтые глаза орна, мгновенно повернувшегося на движение, даже столь незначительное. Наклонился над эльвом.
Вот и всё, вяло подумал Анту. Не убили, так съели…
Орн втянул носом запах, хрюкнул довольно, потом подцепил двумя когтями безвольное тело за тунику, защемив и кожу, но Анту этого уже не чувствовал, потому что сознание покинуло его, а орн перебросил эльва через широченное плечо и затопал в ночь.

* * *

Добычу складывали у входа в пещеру, в нишу, которую затем заваливали камнями, чтобы не растащили голодные хищники. Старый, совсем седой орн Ка сортировал наваленные в беспорядке туши оленей и аккуратно укладывал их на холодные камни хранилища, где они будут лежать до самого лета, извлекаясь по мере надобности, и не испортятся, не привлекут запахом мведов. Мведам, лохматым огромным и сильным нипочём откатить несколько камней – смехотворную преграду, не то, что волку или барсу.
Старый, но зоркий Ка заметил слабое шевеление в куче туш. Кто-то судорожно вздохнул…

Посреди необъятного главного зала пещеры горел большой костёр. Часть женщин готовила на нём еду, другие шили, чистили, присматривали за детьми, которых, надо сказать, было совсем мало на довольно большое сообщество.
Ка вошёл в пещеру, впустив морозное облако в приоткрытый кожаный завес, громко рыкнул, привлекая внимание, подошёл к костру и бросил на пол то, что принёс.
Струящееся тепло от огня принесло не столько облегчение, сколько новую боль в отогревающихся конечностях. Стараясь не стонать, Анту попробовал приподняться на дрожащих от слабости руках. Огляделся. Вокруг него толпились орны. Они молчали, а пламя костра отражалось в десятках золотистых глаз, одинаково наполненных ненавистью.
Страха не было. Тяготило лишь ожидание неминуемой участи. Сразу разорвут в клочья или сначала потешатся страданиями пленённого врага?
Из толпы выскочил детёныш, дёрнул за обвисшее грязное крыло и мгновенно нырнул обратно, под защиту широких спин. Эльв зашипел от боли, а в мускулистых, поросших короткой шерстью лапах орнов тут же заблестели острейшими наконечниками копья.
Анту собрал в кулак волю, зажмурился и послал в толпу беззвучный Крик Страха. Останься у него больше сил, этот крик поверг бы всех в ужас, заставил разбежаться. Вреда бы не причинил, но дал бы возможность улететь, сгруппироваться и выбрать удобную позицию для обороны или сражения. Только вот отсюда бежать было некуда, а в эльве кричало само отчаянье.
И никто не испугался, не затрепетал. Только передний ряд звероподобных существ чуть вздрогнул и оскалился злорадными улыбками. Копья придвинулись ближе и почти упёрлись в тщедушную в сравнении с орнианской грудь, когда, расталкивая толпу, вперёд вдруг вышел подросток не подросток - не ребёнок, но и не взрослая особь. Скорее это была женщина, совсем молодая, потому что Анту не заметил никаких особых черт, отличающих её от мужчин. Может только более хрупкое телосложение, шерсти меньше и более длинные волосы на голове.
Девушка повернулась к соплеменникам и что-то сказала. Анту не понял ни слова, произнесённого резким хрипловатым голосом, а мужчины, недовольно ворча, опустили копья и стали расходиться. Только один, самый крупный, матёрого вида самец, задержался, нависнув над эльвом всей своей громадой, потом смачно плюнул в него и только после этого удалился. Словно невзначай задел пленника копьём, отчего тот свалился бы в костёр, не ухвати его орния за руку, почти вывихнув её.
«Гу!»– сказала она. Анту молчал. Он не знал их языка. «Гу!» - настойчиво повторила орния и потащила его, как игрушку, безвольную, но живую, в дальний угол зала.

* * *

Здесь было относительно чисто и сухо. Каменный пол выметен, в углу на возвышении аккуратной стопкой лежали выделанные шкуры, а у другой стены к вбитым в щели костяным крюкам привязаны пара овец и мохнатый огромный волк, который, однако, на близость дичи не реагировал, но зашёлся злобным рыком при виде эльва.
Орния привязала пленника к свободному крюку, пропустив через последний конец цепи из узловатой лианы, потом скомандовала что-то волку и спокойно ушла к костру, где начиналось пиршество.
Анту шевельнулся, было, но тут же над ним нависла оскаленная пасть, дохнула смрадом и угрожающе рыкнула. Крик Страха, даже не крик, а жалобный писк, не испугал, конечно, но заставил всё-таки волка чуть успокоиться и сесть. Шерсть на загривке опустилась, хотя глухое ворчание продолжало клокотать в горле.
Анту потихоньку отполз, на сколько позволяла цепь подальше от зверя, и скорчился на жёстком полу. Его снова начал бить озноб, но уже не от холода, а от жара, что разгорелся внутри. Хвала Великому Разуму, к утру он точно окажется в Его лоне.

Обжигающие капли ледяной воды пробудили его от сна, тяжёлого, обволакивающего, но избавляющего от страданий. Анту помотал головой, не желая просыпаться – он очень устал от боли, но вода лилась и лилась, орошая потрескавшиеся губы, возвращая к жизни иссушенное внутренним жаром тело.
Перед замутнённым взором замаячил чей-то силуэт, голову эльва приподняли и влили в пересохший рот немного чая, пахнущего травами и хвоей, горького, но разлившегося живительной энергией по каждой жилке. И боль отпустила, стало тепло и безразлично. Жизнь ли, смерть – не всё ли равно? Что будет дальше? Да какая разница, когда нет боли?
Удивительные картины вставали перед глазами. Битвы сменялись в них праздниками приветствия Солнца и Весны. Среброволосые девушки кружились в хороводах, то и дело взмывая в небо, и крылья их трепетали так часто, что превратились в радужный ореол. Девушек вытесняла огромная фигура орна, пожирающего ещё живую эльвийскую плоть, и кровь капала у него из пасти…
И Анту рассказывал об увиденном в новой балладе. Он стоял на вершине, доступной только орлам и эльвам, простирал руки к восходящему солнцу, и с его губ слетали поэтические строки, наполненные светом и ночью, радостью и горем, обретением и потерей, - всем, что он успел осмыслить за свою недолгую жизнь…

Когда он открыл глаза, первое, что увидел чёрную спину волка, стоявшего к нему задом и на кого-то негромко рычавшего. Маленький орн, недовольно буркнув, отбросил суковатую палку и унёсся прочь. Волк тут же успокоился, отошёл к стене и улёгся на небольшую шкуру. На такой же лежал и Анту, хотя вчера как он помнил, под ним был лишь голый каменный пол. И сверху его укрывала шкура, мягкая, с пушистым мехом, хранящая сильный запах плоти. Эльв содрогнулся от отвращения, но в пещере было холодно, костёр не горел, лишь слабо тлели последние угли, почти не дававшие тепла. Пришлось смириться и накинуть чужую кожу на голые плечи.
Анту попробовал встать. Тут же вновь заныла спина, но уже не так сильно, как вчера. Анту ощупал её. Вряд ли он теперь сможет летать после страшного удара, низвергнувшего его на камни и располосовавшего всю правую половину. Крылья были перевязаны, раны на ногах смазаны чем-то липким, с запахом хвои. Живица! Волшебный сок деревьев! Оказывается, лохматые дикари тоже знают о его целебных свойствах. Но чему удивляться? Животные чаще всего лучше разбираются в дарах природы, ведь их знания основаны не на разуме, а на чувствах.
Он должен испытывать благодарность? За то, что не убили сразу, а продлили позор? Анту досадливо качнул головой и попробовал пройтись на дрожащих от слабости ногах. За ним потянулась длинная цепь, и он горько усмехнулся. Привязали! Как зверя, как волка или как вон ту овцу, мирно жующую клок сухой травы… Зачем привязали? Чтоб не убежал? Так он и не собирался! Дикарям не ведом позор поражения, иначе бы поняли, что для него назад путь закрыт. Уж лучше считаться погибшим героем!..

Завес был откинут, и в пещеру лился солнечный свет нового дня. У Анту заныло сердце – так захотелось в светлое небо, в чистые запахи и цвета жизни! Захотелось снова скользить в тёплых воздушных потоках, возносить солнцу благодарения и петь, петь ни о чём, без слов. Просто петь от счастья…
Он снова сел, завернулся в мягкую вонючую шкуру и угрюмо смотрел, как одни женщины расчёсывают овец, собирая пучки шерсти и складывая их в рыхлые горки, другие скручивают волокна в длинные нити, третьи заняты выделкой шкур… Никто не сидел без дела. Все сосредоточенно работали, переговариваясь изредка низкими грубоватыми голосами.
Пришла Гу – так Анту именовал про себя девушку, забравшую его вчера. Она принесла плошку с живицей и стала опять обрабатывать его раны.
«Почему ты не дала убить меня?» - спросил он, но она не ответила. Закончив, принесла мяса на широком листе дерева лун. Анту отодвинулся подальше в угол, насколько позволяла цепь, чтобы не видеть куски мёртвой плоти, сочащиеся горячим жиром.
Старый Ка, наблюдавший за ними обоими, что-то сказал девушке. Она кивнула понимающе, убрала мясо и принесла горку небольших фруктов. На этот раз Анту не стал воротить нос и расправился с едой почти мгновенно, осознав, насколько он, оказывается, голоден!
Все эльвы вегетарианцы, но откуда орну это известно?



Минул ещё день. К пленному эльву начали привыкать. Дети больше не делали попыток швырнуть в него чем-то или ткнуть, тем более что волк пресекал любые попытки нанести ему вред, хотя при этом демонстрировал эльву свою открытую неприязнь. Только приказ Гу вынуждал его подчиняться, что он делал с большой неохотой и ожиданием, что однажды хозяйка передумает и позволит полакомиться кровью бывшего летуна.
В том, что он - «бывший», Анту не сомневался. Полуоторванное правое крыло вряд ли заживёт настолько, чтобы вновь поднять его в небо, и он, пытаясь привыкнуть к мысли, что навсегда привязан отныне к земле, учился ходить, разрабатывал мышцы, кривясь от боли в незаживших ранах. Концы крыльев, свободные от лечебных повязок, волочились за ним по полу.
Жизнь сообщества, племени (Анту предпочитал слово «стая») орнов, между тем текла своим чередом. Мужчины охотились, женщины занимались хозяйством, готовили пищу, выделывали шкуры, скручивали нити из овечьей шерсти – зачем они это делают, Анту понял не сразу. Женщины сматывали нити в большие мотки, потом, когда необработанная шерсть кончилась, начали плести из нитей хитрые узлы, ловко подхватывая многочисленные петли.
Сначала плелись полотна, которые потом чудесным и весьма ловким способом превращались в одежду, удобную, мягкую, не сковывающую движений, но при этом тёплую и даже не лишённую изящества. Женщины чередовали нити чёрные, серые, белые, вывязывая замысловатые орнаменты.
Обычно орны не носили одежды. Выделанные шкуры использовали как подстилки и одеяла в лучшем случае. Но приближались настоящие морозы, и пришлось утепляться, ибо собственный тонкий мех уже не мог защитить от холода.
Сначала в одежду облачились дети, женщины, потом подростки и, наконец, взрослые мужчины. Самые стойкие не пользовались до последнего, но в конце-концов остался только один – огромный, сильный и злой орн, главный в стае. Он возвращался с охоты покрытый снегом, который небрежно стряхивал с голых плеч, прежде чем сесть на почётное и самое удобное место у костра.
Гу и для Анту связала тунику и, если бы не волочащиеся из-под неё крылья, он мало чем отличался бы от других членов стаи - разве что более хрупким телосложением, а серебро волос, прикрытых капюшоном, не бросалось в глаза среди густых каштановых шевелюр орнов.
На цепь его больше не сажали, он мог ходить, где хотел, правда, в сопровождении волка, который следовал за ним тенью повсюду. Анту пробовал приручить его и, содрогаясь от брезгливости, бросал тому кусочки мяса. Волк мясо съедал, но взгляд, которым он изредка одаривал эльва, по-прежнему был полон неприязни, и жёлтые клыки демонстрировались во всей ужасающей красе, хотя и без грозного рыка. Уже без рыка. И Анту оставил попытки подружиться со своим не то стражем, не то телохранителем – неизвестно, что больше.
Орны не обращали на эльва внимание. (Мало ли живности путается под ногами?) Никто не заставлял его работать, никто бы не заметил и не стал преследовать (кроме волка!), если бы он ушёл. Но уходить Анту не собирался. Для эльвов он был мёртв, для себя мёртв. Он презирал себя за слабость, за желание жить, не позволившее спровоцировать кого-нибудь из орнов прикончить его. И судьбу свою, нынешнее положение, считал заслуженным наказанием, хотя что может быть презреннее стать членом стаи грязных дикарей, звероподобных существ, покрытых шерстью?
Сначала он не мог различать их; они все казались на одно лицо, вернее, морду – почти такую же клыкастую, как у волков. Но постепенно научился выделять особенности, и орны перестали казаться однотипной безликой массой. Более того! Они перестали казаться безобразными. Не все, конечно, далеко не все! Но, по крайней мере, привык смотреть на них без неприязни.
По мере сил Анту принимал участие в жизни сообщества, осваивался в нём. Полноправным членом не стал, но и как бессловесную тень его уже не воспринимали. Он помогал поддерживать огонь в очаге, ходил с несколькими детьми и женщинами в долинный лес за сушняком, ступая по обжигающе холодному снегу не босыми ногами, которые, несмотря на упорную ходьбу по пещере так и не огрубели, а в обуви. Он сам смастерил себе из кусков толстой шершавой кожи подобие ботинок, глядя, как это делают орны. У него не получилось так же изящно и прочно. Ботинки приходилось ремонтировать каждый день, но Анту терпеливо штопал дыры и расползшиеся швы скрученными жилками волокнистых трав.
Каждый день он спускался к замёрзшей реке за льдом, чистил очаг, выносил золу и пепел.

Никто не принуждал эльва работать, никто не просил. Он сам делал то, что считал нужным, и помощь его принималась, как должное. Раз он стал орном, должен и вести себя, как орн. Вот только мясо есть так и не научился, предпочитая земляные клубни, овощи и некоторые из сушёных трав, которые размачивал в талой воде.
И говорить по-орниански он не мог - гортань эльва не предназначена воспроизводить низкие рычащие звуки – но смысл некоторого количества слов всё-таки понимал. Хотя говорили с ним редко. Можно сказать, вообще не говорили. Только Гу время от времени о чём-то рассказывала. Анту слушал очень внимательно, молча кивал в знак понимания, хотя понимал лишь, что девушка – просто доброе существо; она и с волком разговаривала так же, и с овцами…


Время от времени группа мужчин и подростков, возглавляемая Зангу – самым сильным и большим орном, уходила на несколько дней в леса. В метель, в мороз, - в любую погоду, вооружённая лишь копьями и топорами. Даже лишние шкуры для защиты от холода никто не брал.
Из похода возвращались не все, но всегда с добычей, которую несли юные охотники. Глаза их горели гордостью!.. Молодые орны сохраняли невозмутимый вид, подражая взрослым, но возбуждение и радость волнами катились впереди них.
Потом устраивался праздник, сути которого Анту понять не мог, как и смысла прыганья вокруг костра с потрясанием орудиями убийства. Он сидел на шкуре в своём углу и наблюдал. Принять участие в ритуале не мог себя заставить, как и вкусить мясной пищи.

В один из дней, когда вот-вот ожидалось возвращение охотников, Анту сидел у входа в пещеру, ставшую ему домом, вспоминал прежнюю жизнь, вдыхал полной грудью воздух, напоенный запахами приближающейся весны. Снова хотелось петь что-нибудь радостное и торжественное, подобающее периоду наступления нового витка жизни. Снова хотелось взмыть в небо, окунуться в него, впитывать солнце всем естеством!..
Анту сидел на камне, раскачивался тихонько и напевал мелодию без слов, горькую, как лист дерева лун.
Старый Ка присел рядом, слушал молча, потом сказал: «Скоро станет тепло. Тебе надо уходить».
Анту покачал головой, потом сообразил вдруг, что орн говорит по-эльвийски! Грубо, неправильно произнося слова, но вполне понятно! Он перестал раскачиваться и петь и посмотрел на старика.
«Ты знаешь язык эльвов?» - После нескольких месяцев почти полного молчания он свой голос узнал с трудом.
«Я много знаю. Учу молодых мудрости жизни. Зангу учит их выживать, а я учу думать».
«Ты не говорил со мной. Никто не говорит…»
«Не знают, как. Ты – эльв.»
«Я – орн. Эльв умер. Теперь я – орн.»
« Ты рождён эльвом. Почему ты отказываешься от себя? Ты умеешь летать! Улетай. Зима кончилась. Больше не замёрзнешь в снежном небе.» - Ка мечтательно глянул вверх. – «Там чисто, красиво, легко жить… Эльвы чистые. Потому что живут в облаках».
Анту посмотрел на свои ладони, огрубевшие, с въевшейся грязью, которая не оттиралась ни снегом, ни песком. Крылья – две серые кожистые тряпки. Ботинки… Эльвы не носят ботинки. Разве он – эльв?
«Эльв, который не может защитить свою честь, умирает. Даже, если он жив… Почему вы не убили меня?»
«Эвгу сказала, нельзя! Сказала, красивый! Нельзя не слушать. Устами женщины говорит Великий Разум.»
«Вы знаете о Великом Разуме?!»
«Да. Звери знают, птицы знают. Орны знают. Великий Разум – мудрость. Великий Разум говорит, как жить. Говорит, жизнь – великая ценность. Надо защищать жизнь, беречь!»
«Тогда почему вы убиваете животных? Почему убиваете эльвов?»
«Это вы убиваете нас, - возразил Ка. – Охота – это битва на равных. Всем надо жить, надо есть. Если мвед убьёт орна, тоже съест! Тут кому повезёт! А от ваших молний спасения нет. И вы не охотитесь…»
«Мы защищаемся от вас!»
«А мы – от вас!»
Он качнул досадливо тяжёлой головой.
«Кто-то однажды начал первым… А закончить первым никто не хочет. Придёт день, и мы истребим друг друга полностью».
Помолчал. Потом спросил вдруг.
«Молнии – как вы их делаете?»
Анту снова взглянул на свои ладони. Прошептал: «Солнце. Просто впитываешь много солнца…»
Взглянул в глаза Ка – не сияющие золотом, как у молодых орнов, потускневшие, но мудрые, отразившие печаль и усталость.
«Я ведь тоже был в битве…»
«Знаю, - кивнул Ка, – я слышал, как ты рассказывал тогда, в самый первый день»
« Разве? Я рассказывал? Не помню».
«Твоя душа говорила с Великим Разумом. Просила взять к себе… Я удивился. Ты просил забрать жизнь! Она не дорога тебе?»
«Разве жизнь – ценность? Честь, доблесть, - вот настоящее, ради чего надо жить! Если оно утрачено, жить незачем».
«Странные вы, эльвы. Мы учимся выживать, а вы – умирать!..»
«Нет, не умирать, а жить достойно и красиво, чтобы о тебе сложили песню!»
«Достойно – значит, убить побольше орнов?»
«Орны – зло. Страх. Жестокость. Грязь. Орны едят мясо…»
«И волки едят. И мведы. И орлы, жители неба. Так решил Великий Разум. Вы живёте вверху, мы – на земле. Для вас цветы, для нас – мясо. Разве это повод для войны? Олень живёт на земле, пчела летает по небу. Но олени не воюют из-за этого с пчелами. Мир велик, и места всем хватит. Живите и вы в своём небе! И дайте нам жить внизу».
Анту вздохнул, почувствовав вдруг себя таким же старым, как Ка.
«Не все орны так думают. И кидают копья. От них трудно увернуться. Даже, умея летать!»
«Эльвы кидают молнии…»
«Орны едят плоть! Я видел! Видел, как орн ел эльва!»
Анту содрогнулся, вспомнив страшную картину, когда лежал поверженный на поле битвы.
«Нет, - покачал головой Ка, - он оказал честь! Когда съедаешь сердце врага, души становятся побратимами. Понимаешь? Кровное братство в лоне Великого Разума. Мы ценим жизнь и, если приходится убивать, или оказаться виновным в смерти, надо просить прощения у души, надо стать ей братом – оленю, мведу, волку, эльву…»
«Я не знал… - прошептал Анту. – У нас нет старого Ка, который мог бы всё это рассказать. Никто не знает. Но говорят орны – чудовища и зло».
«Так расскажи ты! Вернись и расскажи. Сложи песню. И однажды, в час Белого Пламени всё изменится».
«В какой час?!»
Ка не сразу ответил. Он молча смотрел на лес, на реку, пробудившуюся от зимы, на оттаявшие поляны, чёрные пока от мокрой земли, но кое-где уже покрытые тонкими зелёными шерстинками юной травы. Потом посмотрел на эльва, в огромные синие глаза на потемневшем и обветренном лице.
«Огонь костра красный. Как кровь. Но есть другой огонь – белый и чистый, огонь самого Творения. И однажды он сменит пламя цвета крови…»
Анту покачал головой.
«Я видел и синий огонь, и зелёный. И белый видел! Зависит от того, что горит!»
«Ничего ты не понял!»
Ка поднялся и побрёл к пещере. Оглянулся.
«Я говорил об огне, который горит здесь!» - и похлопал ладонью с обломанными когтями по груди.
Он ушёл, а Анту сидел ещё какое-то время и думал над словами старого орна. Потом спустился к реке за водой.
Когда вернулся назад, остановился в недоумении у входа. В пещере царила непривычная тишина. Никто ничего не делал, женщины не суетились, притихли даже самые маленькие несмышлёные дети. Двое старых охотников застыли, сжимая копья. Тихонько рычал волк. И все, включая стоявшего посередине Зангу, смотрели на Анту.
Зангу бросил на пол несколько копий, что держал в руке - те глухо застучали о камни – потом шагнул к эльву, сгрёб его за тунику и поднял к своей оскаленной морде, испачканной кровью.
Из руки Анту выпал бурдюк, забулькала выливающаяся вода.
Зангу зарычал и что-то сказал отрывисто, угрожающе. В его глазах полыхал красный огонь.
Ка – Анту узнал по голосу – что-то тихо признёс. Зангу огрызнулся, но успокоился. Чуть-чуть. Он отшвырнул эльва, сел лицом к костру, обхватил голову руками и негромко зарычал. В голосе огромного, страшного сильного орна слышалось отчаяние и боль. Горькую песнь подхватили женщины. Нестройный хор голосов заполнил каменные своды.
Ка подошёл к Анту.
«Они всех убили. Молодые охотники учились, учились природе, учились жизни… И встретили эльвов. Тем тоже не повезло, - он вздохнул. – Но Зангу вернулся один. Он убьёт тебя. Улетай».
«Я не могу».
«Тогда уходи. Сегодня уходи. Сейчас. Зангу полон желания отомстить. Ты будешь первым, с кем он расправится. И даже Гу его не остановит»
«Пусть расправится. Я останусь. У меня ещё есть гордость».
«Ты не гордый! – Ка разочарованно покачал головой. - Ты глупый! Убирайся отсюда!»


* * *


Анту шёл по долинному лесу. Волк трусил в отдалении, не выпуская, однако, его из виду. Два дня назад они покинули орнов. Анту не звал зверя с собой, тот пошёл за ним добровольно, выскользнув чёрной тенью из тёплого привычного нутра пещеры.




Солнце выглянуло из густого облачного покрова и залило живительным светом долину. Запели птицы, начали распускаться почки, покрывая нежной зеленью почерневшие за зиму ветви. Хрустальными отсветами заиграла вода в ручье. Анту скинул отяжелевшую вязаную тунику, полуразвалившиеся ботинки и ступил в ледяную воду. Он смывал зимнюю грязь, очищал с зудящей кожи шелуху и запахи, которыми пропитался, казалось, навечно. Он замёрз, но вылез только тогда, когда решил, что достаточно чист.
Вышел на середину залитой солнцем поляны, подставил солнцу лицо, развернул крылья. По телу с теплом покатились волны наслаждения. Он впитывал солнечный свет, наполнялся им. Складки расправились, крылья разгладились, туго натянулись, звеня от переполнившей их энергии. По поляне разлилось сияние, заплясали радужные блики.
Анту смотрел на свои руки, источающие свет и не верил себе, не верил, что вернулся, что жизнь вновь возродилась в нём.
Сзади кто-то ахнул. Анту оглянулся. Гу стояла на краю поляны, между деревьями и не сводила с него расширенных глаз. Подошла медленно, осторожно, словно боясь спугнуть резким движением.
«Красиво! – восхищённо прошептала и в голосе Анту не уловил характерного всем орнам порыкивания.
«Красиво! – дотронулась кончиками пальцев до его щеки. В золотых глазах играла улыбка. Анту улыбнулся в ответ, впервые за все последние месяцы и коснулся губами её губ. От девушки пахло листвой, свежестью и теплом. Она тихонько вздохнула.
Радужные крылья дрогнули и сомкнулись вокруг них сияющим коконом…

* * *

Зангу и другие орны – не дети и подростки на сей раз, а сильные опытные охотники бежали через долину. Они не отдыхали, не останавливались даже чтобы выпить воды. Их лица были суровы, руки намертво сжимали копья. Их сердца бились мощно, разгоняя кровь, кипящую гневом. Они, так ценившие жизнь, шли навстречу смерти, неся её с собой…
Одни из охотников, заметив радужное сияние на вершине холма, метнул на бегу копьё, и даже не остановился проверить, попал ли и куда попал? Он не сомневался, что не промахнулся, ибо его рукой двигал гнев.

Все произошло в несколько мгновений. Анту оглянулся, оцепенев от неожиданности перед летящей в него смертью, когда лохматый, четырёхлапый силуэт кинулся ей наперерез.
Окрестности потрясло яростное рычание. И соединились в нём боль и торжество гордого зверя. Он выполнил свою задачу и пал в сражении!..

Анту был потрясён. Он опустился на колени перед волком. Зверь повёл на него мутным глазом и по привычке рыкнул еле слышно, без злобы, словно напоминая, что они не друзья, а он приставлен лишь охранять… Из раны на груди струилась кровь. Анту коснулся её пальцами, поднёс к губам и осторожно слизнул.
«Я не могу съесть твоё сердце, но, представ пред Великим Разумом, я скажу, мы – братья!»
Словно услышав и поняв его, волк оскалился последний раз в хищной улыбке и затих навсегда.

* * *

«Я спою тебе песнь о славе,
Я спою тебе песнь о свете,
О любви и о Белом Пламени,
Что вспыхнет однажды в сердце,
Когда мы поймём друг друга,
И слышать друг друга станем!
Когда в ладонях открытых
Друг другу солнце протянем»…

Анту поднимался всё выше над долинным лесом, летел навстречу белому облаку, переливающемуся радугами и бликами молний, готовых в любую минуту сорваться с ладоней. Он изо всех сил старался не сваливаться вправо, напрягая крыло, так и не оправившееся от раны.
Он летел наперерез соплеменникам и, задыхаясь от встречного ветра, кричал: «Остановитесь! Хватит убивать друг друга! Мы все – дети Великого Разума! Давайте учиться понимать!..»
А внизу, по склону холма к орнам, пылающим жаждой мести, бежала Гу и кричала: «Остановитесь! Нет! Нельзя!..»

* * *

В тот ли раз или много позже, но война была остановлена.
И началась новая история, новая эпоха жизни двух племён, населяющих юный мир.
Они стали учиться понимать и принимать друг друга – орны и эльвы, такие разные на вид, но дети одной Земли, одного Разума. Орки и эльфы, о которых сложат множество легенд и поучительных историй.
Их потомки назвали себя людьми и соединили в себе качества обеих рас. Прекрасные, как ангелы и сильные, мускулистые и грозные как хищники, добрые и мудрые, и жестокие и беспощадные, они сохранили тягу к небу и тягу к жизни как великой ценности. Они сохранили доблесть и гордость, которые уживались с осмотрительностью и трусостью. Они сохранили и воспели любовь, но не забыли ожесточение и безрассудство. Они сохранили память о дружбе и необузданный гнев, теплоту и неприятие.
Но белое пламя, однажды возгоревшись, всё равно продолжает жить в их душах…